«Он писал без оглядки на принятые каноны». Режиссер Юрий Векслер поделился воспоминаниями о Фридрихе Горенштейне

altText
Фото: www.omsktime.ru

Потаенный классик

Фридрих Горенштейн (1932–2002)  — писатель, сценарист и драматург, потаенный классик русской литературы второй половины XX века. Оставшись сиротой в 11 лет, Горенштейн до 30 лет жил на Украине, работал на стройке в Киеве. В 1962 году был принят в Москве вольнослушателем на Высшие сценарные курсы Госкино СССР и вскоре стал известен и востребован как киносценарист. Среди его работ в этом качестве — «Солярис» и «Андрей Рублев» Андрея Тарковского, «Раба любви» Никиты Михалкова, «Первый учитель» Андрея Кончаловского, «Седьмая пуля» Али Хамраева. Помимо киносценариев Горенштейн писал пьесы, так, по заказу Юрия Любимова им создана пьеса «Волемир», которая так и не была поставлена при жизни автора. До эмиграции в 1980 году в Берлин публикаций прозы Горенштейна (кроме первой и единственной в журнале «Юность» в 1964 году — рассказ «Дом с башенкой») в СССР не было. В том числе и потому, что после отказа «Нового мира» в 1965 году напечатать его повесть «Зима 53-го года» Горенштейн сам перестал предлагать журналам свои сочинения. Писал в стол, создав в Москве несколько крупных романов («Место», «Псалом») и повестей, а также две пьесы. Из эмиграции Горенштейн не вернулся. Умер в 2002 году в Берлине.

— «Горенштейна в России уже знают, но он еще не прочитан» — привычная характеристика у нас, к сожалению... Какое место в русской и мировой культуре занимает сегодня имя Фридриха Горенштейна? И в чем причина возродившегося к нему интереса?

— Его место в русской культуре еще только вырисовывается. Как сказал один мой коллега, серьезное возвращение к текстам Горенштейна произойдет тогда, когда Россия придет к своему выздоровлению. Что же касается европейской культуры, у Горенштейна был период внимания к нему и даже моды на него — во Франции в середине 1980-х годов: его качественно перевели и хорошо прочитали, многие вещи были инсценированы в театрах и на радио. Затем эта мода была подхвачена в Германии — Горенштейн почти весь издан по-немецки: выходили прекрасные статьи, в которых Фридриха Наумовича сравнивали с Толстым и Достоевским. Однако феноменом немецкой культуры в той степени, в которой в ней присутствуют иностранные имена, он не стал. Сейчас идет работа над переводом повести «Искупление» на английский язык, она должна выйти в издательстве Колумбийского университета в серии «Русская библиотека», в этой серии уже опубликовали прозу Синявского, пьесы Платонова, роман «Между собакой и волком» Саши Соколова. Горенштейн в этой компании окажется довольно скоро. Есть надежда, что этот проект привлечет большее внимание к его наследию в англоязычной среде. Что касается возрождающегося к нему интереса, понимаете, Горенштейн — очень подлинное явление, он плоть от плоти классической русской литературы, и он очень глубок. Представить, что все сегодня...

Потаенный классик

Фридрих Горенштейн (1932–2002)   — писатель, сценарист и  драматург, потаенный классик русской литературы второй половины XX  века. Оставшись сиротой в  11  лет, Горенштейн до  30  лет жил на  Украине, работал на  стройке в  Киеве. В 1962 году был принят в  Москве вольнослушателем на  Высшие сценарные курсы Госкино СССР и  вскоре стал известен и  востребован как киносценарист. Среди его работ в  этом качестве  — «Солярис» и  «Андрей Рублев» Андрея Тарковского, «Раба любви» Никиты Михалкова, «Первый учитель» Андрея Кончаловского, «Седьмая пуля» Али Хамраева. Помимо киносценариев Горенштейн писал пьесы, так, по  заказу Юрия Любимова им создана пьеса «Волемир», которая так и  не  была поставлена при жизни автора. До  эмиграции в  1980 году в  Берлин публикаций прозы Горенштейна (кроме первой и  единственной в  журнале «Юность» в  1964 году  — рассказ «Дом с  башенкой») в  СССР не  было. В  том числе и  потому, что после отказа «Нового мира» в  1965 году напечатать его повесть «Зима 53-го года» Горенштейн сам перестал предлагать журналам свои сочинения. Писал в  стол, создав в  Москве несколько крупных романов («Место», «Псалом») и  повестей, а  также две пьесы. Из  эмиграции Горенштейн не вернулся. Умер в  2002 году в  Берлине.

— «Горенштейна в  России уже знают, но  он  еще не  прочитан»  — привычная характеристика у  нас, к  сожалению... Какое место в  русской и  мировой культуре занимает сегодня имя Фридриха Горенштейна? И  в  чем причина возродившегося к нему интереса?

—  Его место в  русской культуре еще только вырисовывается. Как сказал один мой коллега, серьезное возвращение к  текстам Горенштейна произойдет тогда, когда Россия придет к  своему выздоровлению. Что  же касается европейской культуры, у  Горенштейна был период внимания к  нему и  даже моды на него  — во  Франции в  середине 1980-х годов: его качественно перевели и  хорошо прочитали, многие вещи были инсценированы в  театрах и  на  радио. Затем эта мода была подхвачена в  Германии  — Горенштейн почти весь издан по-немецки: выходили прекрасные статьи, в  которых Фридриха Наумовича сравнивали с  Толстым и  Достоевским. Однако феноменом немецкой культуры в  той степени, в  которой в  ней присутствуют иностранные имена, он  не  стал. Сейчас идет работа над переводом повести «Искупление» на  английский язык, она должна выйти в  издательстве Колумбийского университета в  серии «Русская библиотека», в  этой серии уже опубликовали прозу Синявского, пьесы Платонова, роман «Между собакой и волком» Саши Соколова. Горенштейн в  этой компании окажется довольно скоро. Есть надежда, что этот проект привлечет большее внимание к  его наследию в англоязычной среде. Что касается возрождающегося к  нему интереса, понимаете, Горенштейн  — очень подлинное явление, он  плоть от  плоти классической русской литературы, и  он  очень глубок. Представить, что все сегодня будут его читать, невозможно, наверное, это и  не  нужно. Но  дать занять ему подобающее место в русском культурном сознании  — серьезная работа, которая еще не  проделана, но должна быть  и, я  уверен, будет проделана.

— Почему его так и  не  смогли по  достоинству оценить в  Европе, ведь оценили  же Бродского, Гроссмана, Солженицына?..

—  Догадываюсь, что в  каждом отдельном случае важную роль играет биография. У  Горенштейна, выехавшего на  Запад, биографии словно и  не было: никому не  известный писатель, получивший стипендию в  Берлине и  проживший на  нее вместе с  женой и  маленьким сыном три года. Многое зависит и  от конкретных людей, мнений и  обстоятельств. Когда в  1979 году в  альманахе «Метрополь» вышла повесть Горенштейна «Ступени», произошла целая история, связанная с  издательством «Ардис» Эллендеи и  Карла Профферов. Для Профферов было важно мнение известных уже на  Западе писателей Вайля и  Гениса, которые сказали, что «Ступени»  — самая слабая вещь в «Метрополе». Хотя звучали и  другие оценки (Станислав Рассадин, например, считал «Ступени» одной из  сильнейших вещей альманаха), издатели прислушались не  к  ним, «Ардис» не  захотел иметь никаких дел с Горенштейном. Случись иначе, возможно, его известность на  Западе обрела  бы сразу и  имела  бы в  дальнейшем совсем другой масштаб.

— Горенштейн, согласно вашему утверждению, по  природе своей был раблезианцем, эпикурейцем. Он  мог в  быту говорить под «местечкового еврея» и  при этом писать тексты на  кристальном русском языке. Быть заносчивым мизантропом и вместе с  тем до  самой смерти оставаться человеком крайне ранимым и  чувствительным. На  ваш взгляд, в  чем состояла его главная драма как писателя, как человека?

—  Мы  все субъективны в  восприятии того или иного человека. Приведу простой пример: для документального фильма о  Горенштейне я записал около 30  интервью. Те, кто его не  любил, от  интервью отказывались. Те же, кто этой нелюбовью и  завистью не  страдал, говорили примерно одно и  то  же: «Я  слышал о  Горенштейне много нехорошего, но  со  мной он  был абсолютно нормальный, внятный, доброжелательный». Дело в  том, что у  Горенштейна был один «изъян»  — органическая неспособность приспосабливаться. Он  был несдержан на  слово, не  мог промолчать. Многих коллег-литераторов раздражал его успех в  кино: Горенштейн жил на  киносценарии и  не  должен был бегать по редакциям советских журналов. Солженицын делал исправленные варианты своих вещей для того, чтобы они прошли в  «Новом мире»; а  Горенштейн с момента отказа напечатать повесть «Зима 53-го года» больше никому ничего не  предлагал, ни  в  какие редакции не  ходил. Разумеется, все, кто на  тот момент интересовался литературой, это видели. Горенштейн любил мистифицировать и  разыгрывать, порой намеренно говорил, как «Пиня из  Жмеринки», раздражая собеседников и  играя с  ними,— так он  добывал реакции для своих будущих персонажей. Для Горенштейна любимым словом в  творчестве было «перевоплощение». Вот такой театр!

— Сыграл  ли ключевую роль в  невостребованности Горенштейна тот факт, что он отказался брать псевдоним при первой публикации?

—  Этот вопрос я  задавал разным людям и  склонен согласиться с  литературоведом Натальей Ивановой. Отказ Горенштейна от псевдонима был не  самым важным препятствием к  успехам в  его творческой судьбе. Но  этот поступок был очень важен для него самого, как неотказ от  себя, как подтверждение договора с  самим собой, как принятие судьбы, ее  вызова. И  хотя, конечно, в  советских редакциях и  на  телевидении были негласные представления о том, сколько людей с  еврейскими фамилиями могут публично звучать, гораздо более важную роль в  невостребованности Горенштейна сыграло другое: что и  как он писал. Его вещи не  были антисоветскими, они были асоветскими. Он  игнорировал ту идеологическую норму, которая должна была присутствовать в  тексте для того, чтобы его напечатали. У  Горенштейна этой «нормы» не  было. Он  писал без оглядки на  принятые каноны, и  все это вместе делало его тексты непроходимыми. Все, чем повернулся к  нему мир, лишало его иллюзий, лишало возможности самообмана. Трехлетним ребенком Горенштейн потерял отца, когда было 11  лет, умерла мать, некоторое время он  рос в  детдоме, затем у  теток, окончив горный институт, работал на  шахте и  только в  30  лет, поступив в  Москве на  Высшие сценарные курсы Госкино, смог начать жизнь литератора. Его угнетала необходимость в  детстве и  юности говорить про себя неправду, потому что отец был репрессирован. С  детства познав жизнь как таковую, он  не  мог верить советским сказкам и  не  мог описывать мир таким, каким его не  видел.

— Когда в  92-м году Горенштейна номинировали на  первый «Русский Букер», он  вошел в  шорт-лист наряду с  Петрушевской, Маканиным, Сорокиным, Иванченко и Харитоновым. Многие тогда видели в  Горенштейне с  его романом «Место» будущего победителя, однако премия досталась Марку Харитонову. Что означал этот жест для Горенштейна?

—  Он  был уязвлен. Неполучение «Букера» означало, что новой волны интереса к  его текстам в  России не  будет. Меня очень интересовал механизм принятия решения жюри, и  я  написал госпоже Проффер. Она рассказала, что иностранные участники жюри  — англичанин Бейли и  она сама — были, как генералы на  свадьбе: их  пригласили, но  в  решениях они никакого участия не  принимали. Вердикт выносили Андрей Синявский, Алла Латынина и  Андрей Битов. Эллендея Проффер написала мне, заглянув в  свои дневниковые записи в  дни работы жюри, что трое русских членов жюри сразу  же отсекли Горенштейна и Иванченко, затем отсекли и  Маканина, поскольку то  был не  совсем роман, а  дальше каждый боролся за  своего кандидата. Но  близкая к  жюри Алла Марченко написала текст, из  которого понятно, почему Горенштейн не  должен был получить премию: «Отдать первого русского „Букера“ роману, Россией не востребованному и  одним этим жестом притузить все, что было сделано, делается и будет еще сделано теми, кто свободе предпочел тайную свободу? Нет, сие лишило бы  инициативу господина Букера гуманитарного смысла...» Невостребованному. Вот такой приговор. Они его из  идеологических, точнее, конъюнктурных соображений взяли и  отсекли.

—  Что из  рукописей Горенштейна остается неопубликованным?

—  Есть повесть «Астрахань  — черная икра», которая была им  почему-то отложена. Есть повесть «Потомки Ивана Сусанина», которая уже была в  машинописи, но  она как-то потерялась, и  у самого автора экземпляров не  осталось. «Потомки Ивана Сусанина» есть в  рукописи, нo... Расшифровывать рукописи Горенштейна, в  особенности прозу,— адская работа. Он  машинкой, не  говоря уже о  компьютере, не  пользовался, и  при этом у  него был трудночитаемый почерк, писал так, что потом иногда сам свои записи с  трудом разбирал. У  него было несколько стадий работы: написать текст рукой, продиктовать машинистке или  — так было уже в  Берлине  — наговорить на кассету и  отдать кассету машинистке, получить машинопись и  что-то править... Словом, на  сегодняшний день две вещи  — «Астрахань  — черная икра» и «Потомки Ивана Сусанина»  — не  напечатаны. Не  напечатан и  последний роман  — «Веревочная книга». Горенштейн закончил рукопись и  тяжело заболел. Пока это так и  лежит в  виде рукописи. Была попытка Михаила Швыдкого помочь мне найти грант в  Комитете по  печати для ее  расшифровки. Но  Комитет ответил, что у  них такой графы расходов не  предусмотрено...

Яна Семешкина

 
По теме
На дорогах и тротуарах ледяные рытвины и огромные лужи Наташа ЛИПИНСКИ Фото: vk.com/aomsk?from=search В паблике «Аварийный Омск» появился снимок автобуса, который стоит в огромной луже без колеса.
Мошенники из Омска попали под суд после обмана жителей нескольких регионов 20-летние подсудимые звонили жителям Омской и Новосибирской областей, рассказывали придуманную историю, а после получали от потерпевших крупные суммы.
Награда волонтёру - Газета Омский пригород Активист волонтёрского сообщества «Помощь солдатам» был награждён медалью.
Газета Омский пригород
Весна идет в музей! - Музей-заповедник Старина Сибирская С наступлением весны жизнь как будто расцветает, оживает природа. Меняются темы экскурсий в музее.
Музей-заповедник Старина Сибирская